Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русс - Страница 19

– Он дурной человек. Зря вы с ним водитесь. Сами же говорите, что возит всякую дребедень.

– Да что же в нем дурного? Дуры те, кто все это расхватывают и сами на шею капитану вешаются. Так бы плакат и повесила – «Купила шляпку? Мужу не хватило хлороформа!» Ну и картинки: как она себя в зеркале целует, да как он в муках корчится.

– Сердитая вы! А что делать будете, как траур отходите? Старые платья ушивать? Вон как похудели.

Задумалась.

– Придумается. Чем ближе кость, тем слаще мясо, Эванжелина.

Когда жених был жив, это было бы: «Знаю, но не скажу!» или «Секрет!» А теперь у нее в голове: «Еженедельная плата на верфи должна быть увеличена на двадцать процентов в связи с переходом на двенадцатичасовой рабочий день, и составит шестнадцать тысяч семьсот двадцать долларов… Высвобожденная рабочая сила будет употреблена… что даст возможность направить в действующую армию…» Тьфу! Хотя, конечно, сельским господам, сколько ни хвались, без помощи городских не справиться с этими янки. В городе-то совсем иная хватка – что у джентльменов, что у голытьбы.

За спиной – возмущенный шепот:

– Спит!

– Ну и что? Джексон Каменная Стена тоже на проповедях спит…

Вот и последние слова преподобного. Лишь теперь Берта получает тычок в бок. Хлопает глазами. Но неизбежное «пожертвования» слышит. Ворчит, что завод национализирован, а жалованье отцу выплачивают бумагой. Но… это же раненым на лекарства. Приходится давать. Три квартала, и воздух скорее дымный, чем свежий, – но это вся прогулка.

На сегодня. А завтра и вовсе тяжелый день. Светский. Да, от особы в трауре никто не смеет требовать посещения ужинов и балов, но в Чарлстоне принят обычай званых деловых обедов. Дам приглашают редко. Так что карточки приходят на имя отца. Но ему, как всегда, некогда… Приходится идти самой. Умудряться совмещать несовместимое: быть любезной с нужными людьми, оставаясь образцом печали и траура. И запоминать, запоминать, запоминать – что спросить у отца или его инженеров. Значит, бумажную работу придется делать ночью. Право, проповеди лучше. За то, что не расслышала, о чем апостол Павел отписал коринфянам, никто не спросит. По крайней мере, на этом свете…

Обед с русскими моряками превратился в особняке Пикенсов в нечто вроде устойчивой традиции. Некоронованная царица Юга, жена бывшего посла в России, бывшего губернатора, первым отделившего штат от Союза. Та, чей портрет с прошлого декабря украшает сотенную купюру Конфедерации. Та, что на царские подарки одела и вооружила полк.

В конце концов, Люси Холкомб Пикенс действительно спасла русскую эскадру. И не собиралась позволить хоть кому-нибудь на Юге забыть, что молодая страна противостоит грозным противникам не в одиночку лишь благодаря ей.

Известие о появлении на внешнем рейде русских кораблей превратило «красу Юга» в подобие залетевшего в каземат ядра. Быстрая, непредсказуемая, неостановимая… А если на пути встает броня – раздается визг рикошета, не уменьшающий ни скорости, ни наносимых разрушений.

Вот комендант Чарлстона, генерал Пьер Густав Тутан Борегар. Что-то лопочет о недружественной политике России, необходимости получить указания из Ричмонда – разумеется, срочно, разумеется, телеграмма ушла… Это при том, что своевольный креол на ножах с президентом и прекрасно умеет не замечать приказов из столицы. В нем что, французская кровь вскипела? Не может простить русским двенадцатый год?

– И вы ответите за каждую каплю крови наших союзников, Пьер-Густав!

Генерал отчего-то не любит первое имя, даже бумаги все подписывает: «Г.Т. Борегар». Но что за беда человеку услышать неприятное обращение, когда там, в море, умирают люди.

Гром захлопнутой двери. Рикошет! Лошади еще не в мыле? Похоже, будут.

Вот командующий маленькой эскадрой береговой обороны Чарлстона, Суровый Джек Такер. Но даже известие, что появилась возможность насолить армии, не меняет настроения упрямого моряка.

– Я приказал поднять пары… Но корабли сдвинутся с места только по моему приказу.

– Так отдайте этот приказ!

– И что? Помнится, наш дипломат счел, что позиции Севера в России неприступны. Нет, мадам, при всем уважении я не могу рисковать, пропустив в гавань сильную чужую эскадру. Даже если Борегар получит приказ из Ричмонда! Город окажется в их милости… Кто знает, не военная ли это хитрость? Быть может, бой – просто инсценировка?

Рикошет!

Капитан Джон Ратледж. Как всегда, элегантен – несмотря на перепачканный рыжим рукав.

– У меня подняты пары. Я жду только приказа.

– Вот вам приказ: доставьте меня на батарею острова Салливен!

– Но…

– Никаких но. Вспомните, на чьи деньги построен ваш корабль. Это «дамский броненосец» или нет?

Не только ее бриллианты превратились в покрытый ржавыми пятнами броненосец. Но она пожертвовала достаточно, чтобы не просить, а требовать рейса!

И вот – спертый воздух батарейной палубы. Гром ядер янки, что колотят по броне «Палметто Стэйт», больно бьет по ушам. Приходится зажимать уши – и кричать:

– Почему вы не стреляете в ответ?!

– Для этого нужно открыть порты. Есть вероятность, что через порт влетит вражеский снаряд.

Одно ядро находилось внутри… самое прекрасное ядро Юга! Люси Холкомб было страшно, как никогда в жизни, и она поминутно напоминала себе о людях, которые – там, в море – не обладают такой роскошью, как броня. Кто сейчас падает на палубу, сраженный? Может быть, он знаком по Петербургу? Царь не мог послать в Чарлстон человека, которого некому будет представить южному обществу! Значит, хотя бы один человек там, в море, ей знаком. Бывал в Зимнем, целовал ей руку? Возможно. А теперь превратился в обрубок человека – ей пришлось повидать немало калек, посещая госпитали.